Знакомьтесь, актер и режиссер Артем Злобин — в 23 года он поставил маст-си спектакль «Магазин» в НДТ!

Ученик Льва Эренбурга дебюти­ровал в режиссуре в 23 года — невероятно зрелой страшной сказкой про банальность зла «Магазин». На сцене «Небольшого драматическо­го театра» Артем Злобин так филигранно переплавляет вербатим документальной пьесы про тяжелую жизнь трудовых мигрантов в фан­тасмагорию про Шахерезаду, что спектакль стал главным маст-си сезона! а Артем — единственным из выпускни­ков, кого Эренбург позвал к себе в труппу НДТ. Артем Злобин — лауреат премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» 2023 года в номинации «Театр».

Со своим однокурсником и другом поговорила Настя Паутова — блогер, лауреатка премии «ТОП 50» 2020 года в но­минации «Медиалидеры» и соз­дательница самых интелли­гентных мемов про Бродского и Тарковского.

Скажи мне как амбассадор мер­ча «душнила» llllllll1111llllllllll Анастасии Паутовой: ты сам — душнила?

Думаю, нет. Ну, может, в каких‑то вопросах… Напри­мер, на репетициях могу до по­следнего донимать артистов заме­чаниями, приставать с уточнениями и так далее. Наверное, их это раздража­ет и в такие моменты я для них душни­ла. А вообще на людях стараюсь держать дистанцию, сам в душу не лезу и чув­ствую себя неловко, когда передо мной ее кто‑то слишком широко распахива­ет, избегаю такого душевного стрипти­за. На вечеринках не стану привлекать к себе внимание чтением стихов, песня­ми, танцами или веселыми историями. Не умею все это и не люблю. Так что вряд ли я душнила.

Это мы сейчас проверим.

Давай. (Смеется.)

Для начала поясню читателям: мы на «ты», потому что сто лет знакомы, все годы учебы в Театральной акаде­мии провели вместе в формате 24/7, включая несколько месяцев прожи­вания в одной комнате в общежи­тии, когда оба были нищебродами.

Я до сих пор нищеброд, Насть. (Смеется.)

Зато сейчас ты в свои двадцать три вошел в театральную режис­суру, что называется, «с ноги». Сколько же тебе было, когда ты за­болел театром?

С детства. Лет семь-восемь я занимался в театральной студии «Маскарад» у себя в Новосибирске. В театр ходил каждую неделю и чаще, меня знали все капельди­неры, мне без проблем продавали билеты на спектакли 18+, это был успех.

Помнишь свое первое театральное впечатление?

Впечатление — нет, но помню один случай. К нам приехал МХТ, привез бутусовско­го «Гамлета». Мы пришли всей семьей, ме­ста успели купить только плохие, дальние ряды в бельэтаже. Закончился спектакль, и пока я оттуда сбегал с букетом к сцене — артисты уже откланялись и ушли. И вот стою я с этим букетом в фойе, плачу…

Плачешь?

Плачу, да, ко мне подходит капельдинер, ве­дет меня за кулисы, я вручаю артистам цве­ты, абсолютно счастлив, а они еще и под­писывают мне программку: Хабенский, Марина Голуб, Трухин… Считаю, меня тог­да артисты МХТ благословили. (Смеется.)

А меня батюшка благословил.

Серьезно?

Да, мама отвела меня, когда я решила на актерский поступать.

Первый раз слышу.

А я забыла об этом. Услышала про твое благословение и вспомнила. Лад­но, вернемся в твое театральное дет­ство. Расскажи про «Маскарад».

Это детская студия, ее создал Леонид Твер­дяков, замечательный педагог. Мы дела­ли спектакли, катались по фестивалям, все было серьезно, и мне это очень помогло в выборе профессии. Такая важная прокач­ка, и правильная система координат сразу установилась, потому что с нами занимались люди с хорошим художественным вкусом. Мама с бабушкой тоже всегда меня поддер­живали в желании заниматься театром.

И в твоем стремлении учиться в Питере?

Я нацеливался на Москву и приехал туда по­ступать на актерский. То есть я сразу думал о режиссуре, но хотел прийти к ней медлен­но и плавно, выучившись сначала на актера. Но медленно не получилось: на вступитель­ных в Москве я дошел до последних туров и везде слетел — в Школе-студии, в «Щеп­ке», у Райкина… Тогда я поехал в Питер. На­бирал, как ты догадываешься, Лев Борисович Эренбург, и я ни на что особо не рассчиты­вал: курс режиссерский, Эренбург — ученик Георгия Александровича Товстоногова, он школьников не брал. Эренбург поступил в те­атральный уже взрослым, сложившимся че­ловеком, а тут приходит к нему какой‑то сем­надцатилетний на трясущихся ногах…

Когда твои ноги перестали дрожать? Как быстро у тебя, по выражению на­шего мастера, во время учебы стала «меняться кровь»?

Первые полгода я был уверен, что меня от­числят. Все однокурсники приносили один за другим этюды, безостановочно что‑то пробовали, а я отсиживался в сторонке и ловил косые взгляды Льва Борисовича: почему ниче­го не показываешь и что ты вообще здесь делаешь? Но в какой‑то момент его не­доверие ко мне прошло, я это почувствовал. Может, этюд у меня получился или что‑то другое, не помню, но я пере­стал ощущать себя на курсе случайным человеком.

Я счастлив, что попал в ма­стерскую, где нас никак не ограничивали в художествен­ной свободе, правда? «Можно все — важно, во имя чего», — повторяет наш мастер, и нам ведь действительно можно было все. Не зря же про наш курс в Академии говорили, что мы такие радикальные, «отку­сываем головы воробьям».

А еще «плюем по кругу друг другу в лицо». При этом мы же понимаем, что Лев Борисович дал нам не только свободу, но и профессию, ремесло.

Это правда. Ремесло у нас есть, я надеюсь.

В результате из девят­надцати человек выпу­стилось только шесть, а к себе в театр Эренбург взял тебя одного.

Да, и это правда. (Смеется.)

Для этого у мастера должны были быть основания. Переходим к твоему спектаклю, и для начала получай ба­нальный, но неизбежный вопрос: по­чему ты выбрал для дебюта именно «Магазин»?

Мне кажется, пьеса Олжаса Жанайдаро­ва — один из самых важных текстов «новой драмы». Документальная подлинность тут абсолютно беспощадна, и при этом пьеса не заземлена, градус обострения предлагае­мых обстоятельств зашкаливает. По перво­му плану это про мигрантов и кошмары их унизительного существования, но социаль­ный план — не единственный у Жанайда­рова. Он через цитаты и отсылки налажива­ет сложные связи своей истории про «здесь и сейчас» с разными художественными ми­рами. В этом главная ценность «Магазина», и я его ставил не про тяжкую долю мигран­тов, которым, конечно же, сочувствую. Меня интересовала прежде всего история о том, как больная, непреодолимая созависимость двух людей — в данном случае двух жен­щин, моих героинь — превращается в мощ­ную разрушительную силу.

Жанайдаров, понимаю, налаживает в пьесе разные связи, но и ты без дела не сидел: неожиданно соединил его жесткую материю с волшебной сказ­кой о Шахерезаде. Как ты до такого додумался?

Не сразу. Я начал делать «Магазин» на чет­вертом курсе. Первое время мы работали втроем — с Ольгой Альбановой, моим пе­дагогом, и Аней Шельпяковой. Позже к нам присоединился Михаил Тараканов. Давай я тебе сначала про актеров расскажу, это важ­но. Мы репетировали подробно, не торопясь, а главное, все было по любви. Актеры пони­мали, что я волнуюсь, ведь это мой первый опыт, и я постоянно чувствовал их поддерж­ку, желание мне помочь. Без этого ни­чего не получилось бы.

Теперь о сказке. Мы вме­сте искали особый жанр для нашего спектакля, где соединились бы до­кументальность, гро­теск и трогательная, щемящая лирическая нота — вроде бы неуместная, но я чув­ствовал, что она не­обходима. Эти поиски в конце концов и приве­ли нас к сказке — в ней возможно все. Так возникла «Шахерезада», и все сошлось. То есть это я считаю, что сошлось, а зрители могут думать иначе.

Зрители, насколько я знаю, резко де­лятся пополам: одним твой «Мага­зин» заходит, другие категорически против. Середины нет. Как тебе это?

Мне в кайф, я как раз за театр, который бьет публику по голове и заставляет выби­рать — твое это или нет. Очень радуюсь негативным откликам, чест­но. Резкое несогласие — это всегда про живое, больное, про то, что тебя всерьез за­дело. Спокойное отношение гораздо хуже.

Как по-твоему — театр мо­жет существовать без зри­телей? Или это как секс без оргазма?

Вот да, второе. Все это «давайте играть, глав­ное — играть, пусть даже на пустой зал» для меня ко­кетство какое‑то. Тут я как раз не радикален: считаю, что спектакль может зажить только на зрителях.

Про зрителей понятно, про сказку тоже, вернемся к ак­терам. Что для тебя в акте­ре самое ценное?

Кроме таланта? Отсутствие ханжества, смелость, го­товность пробовать разное. И способность к сотворче­ству, конечно. Потому что режиссер-диктатор и актер-исполнитель вместе обкрады­вают будущий спектакль.

У тебе в Питере есть осо­бое «место силы»? Куда ты приходишь за подзарядкой, когда это необходимо.

Какого‑то одного адреса нет, места могут быть совсем разные — главное, чтобы я там был один. Это моя большая не­обходимость — проводить какое‑то время одному. Когда чувствую, что перенасытил­ся общением — в работе, просто в жизни, и мне надо спрятаться от всех. Гулять, слу­шать музыку, разговаривать с самим собой.

Почему для тебя важно заниматься театром — сегодня и вообще?

Для меня в этом спасение. Ну, или самоте­рапия. Лечусь театральной работой от окру­жающей действительности, не сочти за душный пафос. Другого объяснения най­ти не могу и не ищу. Надеюсь, ты не ждешь от меня признаний, что я средствами театра несу в мир открывшуюся мне истину.

Планировать буду­щее — гиблое дело, и все же попробуй описать свой иде­альный день через пять лет.

Так… Просыпаюсь в своей квартире — пу­скай в маленькой, но обя­зательно в своей. Просыпа­юсь рано, потому что у меня сегодня съемка, я снимаюсь в крутом кино. Завтракаю, еду на площадку. Смена у меня с ограничением, потому что вечером я занят в спектакле, тоже крутом. Это одна из последних моих смен в проекте, но отды­хать некогда, потому что сразу после съемок я приступаю к репетициям нового спектакля.

В крутом театре?

Надеюсь.

Фото: Яна Давыдова

Стиль: Олег Ульянов

Визаж и волосы: Алексей Радченко

«Собака.ru»

благодарит за поддержку партнеров премии 

«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2023:

Ювелирную компанию ALROSA Diamonds

Премиального петербургского девелопера Группу RBI

Компанию LADOGA

Официального дилера премиальных автомобилей EXEED Центр РОЛЬФ Витебский