Алексей Богданов (Бармалей)

В Африке разбойник, в Африке злодей, в Африке ужасный Бармалей! Он бегает по Африке и кушает детей – гадкий, нехороший, жадный Бармалей! Как хорошо, что наш Бармалей не кушает детей и вполне мирный, а все, что у него есть от Бармалея, – это то, что он совсем не Айболит.

– Расскажи, чем ты сейчас занимаешься?

– Формальным театром. Делаю декорации для спектакля Андрея Могучего «Между собакой и волком». Российская премьера, кстати, состоится в конце мая. А еще я делаю картины всевозможные, использую вместо красок ткани, сюжеты для картин беру с фотографий или вымышленные, какието ощущения от давнишних поездок. Пока они хранятся у меня в мастерской и ждут своего часа. Может быть, совсем скоро буду делать в Михайловском дворце «Смерч». Пока еще не все ясно, есть небольшие наметки у Андрея Могучего сделать смерч, с моей стороны требуется техническая помощь, и если все получится, то над городом полмесяца будет летать черный смерч. Вообще, я могу делать лампы, а могу и на Кремль пойти с мелками от тараканов.

– С какой целью ты пошел на Кремль?

– Это был день выборов ВВП, и мы сделали свой ход конем. Четверых из нас взяли, пытали, повесили на них штраф.

– А тебя взяли?

– Нет.

– Часто приходилось убегать от правоохранительных органов?

– Бегать нет, но вообще были экстремальные ситуации. Например, в Москве лет пять назад, на фестивале, посвященном памяти Курехина. Мы приготовились делать перформанс, и нас тут же рассекретили, прибежал очередной наряд милиции и начал все крушить, но у зрителей создалось впечатление, будто так все и было запрограммировано, они стояли и хлопали.

– Тебе знакомы муки творчества?

– Да, происходят творческие страдания, мучения. Если не ошибаюсь, еще Микеланджело сказал одному заказчику: «Неважно, сколько я делаю, важно, сколько я думаю».

– Ставишь перед собой цель выставиться в Нью-Йоркском музее современного искусства?

– Нет. Это все слишком сложно, этим нужно заниматься. Вот я знавал одного такого русского художника, который ходил постоянно в футболке с надписью «Гуггенхайм». Я поинтересовался, зачем он ее носит, он сказал, что хочет туда попасть. Но, естественно, не попал.

– Ты недавно был в Индии. Там нет никаких молодежных движений – как думаешь, почему?

– Может быть, потому, что цивилизация туда еще не настолько проникла, хотя наверняка там есть какая-то субкультура, просто она незаметна. Неизвестно на самом деле, есть она или ее нет, но вот я помню, что в 2001 году в Москве проходила выставка, в Малом Манеже, выставлялись индийские деятели культуры, и там были вполне нормальные ребята – на европейском уровне.

– Ты раньше занимался хип-хопом, расскажи об этом.

– В то время это было свежее движение. Хип-хоп начался с мажоров, с детей дипломатов. Страна была закрыта, но с Запада все-таки просачивалась информация о том, что есть такой танец. Меня это заинтересовало. Все, с кем я тогда начинал, добились определенных успехов: и Bad Balance, и Михей, и «Братья Улыбайте». А я ушел, потому что хватит. Наплясался.

– Тот хип-хоп на сегодняшний похож?

– В общем да, просто у современных хип-хоперов больше возможностей. Например, выступать на MTV.

– Что ты думаешь по поводу MTV?

– Ничего особенного не думаю, точнее, я совсем не думаю об MTV. Вообще, телевизор для зрения вреден. Раньше он был похож на голубую лампу, а теперь это цветная лампа. Все общество медитирует перед телевизором.

– Тебя в комсомол принимали?

– Нет, уже было такое время, когда вся эта система рухнула.

– Есть что-то такое, на что у тебя никогда не хватает времени?

– Наверное, еще больше отдыхать. Я очень люблю путешествовать, перемещаться куда-то – искать новые впечатления, ощущения, картинки, людей. Вообще информацию. Это одно из самых счастливых состояний, которые могут быть в жизни.

– На самолетах не боишься летать?

– Раньше был страх, а потом пропал.

– А в жизни боишься чего-то?

– У меня детей нет, но если бы были дети, был бы страх за детей.

– Что тебя вдохновляет?

– Жизнь, Земля. Гималаи мне очень понравились: далеко все видно, прекрасные горизонты, с ньюйоркскими небоскребами не сравнить.

– С Гималаями все понятно, а свои горизонты видишь?

– Ага, это восход, закат и новостройки, скоро еще построят какое-то здание, леса не будет видно…

– В космос хотел бы полететь?

– Недавно смотрел передачу про Леонова, он рассказывал, как они приземлялись в ручном режиме, – приземлились гдето между Волгой и Обью.

– Как же они нашлись?

– У них с собой был переносной телеграф, они нашлись на следующий день.

– Тебе хотелось бы заняться чем-то радикально новым?

– Хотелось бы, надеюсь, боги сжалятся надо мной и что-то пошлют мне, потому что сейчас меня откровенно достали все эти лампочки и все остальное, что было до этого. Для меня это пока как ожидание чуда.

– Когда ты последний раз смеялся?

– Секунду назад, а вообще, с Владом Монро мы недавно смеялись. Мы делали с ним фотографии, одевали его в разные костюмы и водили по разным местам, это было действительно забавно, смешно.

– По каким местам водили?

– По разным, по Golden Dolls в частности.

– Почему тебя называют Бармалей?

– Это один художник меня так назвал. Наверное, во мне есть что-то от Бармалея.