Борис Гребенщиков: «Не считаться с миром глупо, подстраиваться под него – себе дороже»

Несколько лет назад вы беседовали с Олегом Кашиным об общественной жизни и политике. Там в начале есть ваша речь: «...во всяком случае понятно, что больше таких интервью я давать не буду. Выйдет оно или нет, вы можете улыбаться про себя, что взяли у меня последнее интервью». Это действительно было последнее интервью, где вы всерьез говорили о вещах такого рода?
По-своему так оно и получилось. Сам разговор происходил года два-три тому назад, точно до избиения Олега. Он много расспрашивал меня про политику, и я пытался как Умная Маша честно отвечать на все вопросы. Потом прочитал, понял, что из ответов складывается каша. Меня осенило, что меня заставляют говорить о том, что мне совсем неинтересно. О том, во что я не верю, но из уважения отвечаю. Пришлось взять этот текст и переписать-прояснить каждый свой ответ.

С тех пор, правда, выяснилось, что под словом «политика» люди имеют в виду отношения простого человека из народа, какими мы все являемся, и органов власти. Да, власть может сильно испортить нам жизнь, а улучшить - вряд ли. Но мы ей приписываем мистическое значение, которого у нее никогда не было и не будет. Большая часть современных политических образований, хоть в России, хоть за ее пределами, не столько озабочены исправлением жизни народа, сколько исправлением собственного положения. Иногда на Земле были люди, которые заботились о народе, скажем, мифические правители Древнего Китая. Но такое случалось крайне редко.

Тем не менее интересно, конечно, спросить вас об опыте общения с властью.
Общаться с имеющими власть опасно. По счастью, только один человек из этой большой толпы наверху однажды проявил к нам интерес, и сказал, что он всегда был поклонником «Аквариума». Это Владислав Сурков, отнёсшийся ко мне в те времена с большим уважением. Мы несколько лет с удовольствием общались, но никогда не говорили о политике.

Мы играем корпоративы время от времени, но они всегда скатываются в удивительные такие аквариумовские посиделки. После концерта иногда мы разговариваем с людьми, но не знаем их имен и должностей. А если узнаем, то не запоминаем, какой это банк или что там еще. Неинтересно. Люди на корпоративах ведут себя так, как вели себя люди на квартирниках в 80-х. Скорее всего, половина из них там и бывала.

Все попытки как-то заработать на музыке не кончались успехом. Деньги приходят сами. И иногда. Концерты - это то, на что мы живем. А на студийную работу заработать не можем. Возможности «Аквариума» зависят только от тех людей, которые появляются и говорят: «Я очень люблю вашу музыку, позвольте помочь выпустить новую запись». Все альбомы, начиная с «Zoom Zoom Zoom», записывались так. Если, скажем, потребуется записать какого-нибудь удивительного игрока на зубах в Гималаях, я понимаю: если нужно - кто-то появится, чтобы это осуществилось.

Музыканты, игравшие с вами в разные годы, а также люди, пристально наблюдавшие за группой, обычно делят «Аквариум» на несколько периодов. Вы же ретроспективно, кажется, не делаете этого.
Здесь удобнее мыслить не периодами, а витками. Был первый состав, которого почти и не было - непостоянный, нестабильный - мы мигрировали с квартиры на квартиру, из квартиры на улицу, автостопом и т.д. А под конец 1970-х мы начали что-то записывать. Строго говоря, все началось с 1980-го с рок-фестиваля в Тбилиси. 1980-е - это уже второй виток. А 1990-е новый виток с другим составом. Потом - нулевые. Вот сейчас, похоже, третий состав начинает мутировать во что-то другое.

«Люди на наших корпоративах ведут себя так, как вели себя люди на квартирниках в 80-х. Скорее всего, половина из них там и бывала»

Хорошо, а ваше отношение к музыке, способ ее создания - менялся? Вы, глядя из сегодняшнего дня, приводите все к единому знаменателю. Но на альбомах слышно другое. Например, где-то в районе «Ψ» (1999 год), по ощущению, вы стали как-то легче относится к песням, проще что ли.
Ну очень интересно. Особенно слово «легче» мне нравится в этом контексте, потому что, насколько я помню, «Ψ» - самый тяжелый альбом, который мы делали. По настроению. «Луна, успокой меня», «Именем моей тоски», «Цветы Йошивары», «Маша и медведь» - это же самые депрессивно-убойные вещи. Песни оторванного на льдине, пробивающегося лбом через стену. «Песни рыбака» с «Сестрой Хаос» были уже совсем другие. Но «Ψ», действительно, был началом нового витка.

И все, что «Аквариум» когда-то начинал, было или будет закончено. Оно может ждать своего часа, как ждала своего часа песня «Юрьев день». Первый куплет был написан в 1976-м году, доделана песня в 1991-м, а реально стали играть мы ее полгода тому назад. Но рано или поздно в «Аквариуме» все всплывает.

И сейчас почему-то есть чувство, что «Аквариум» переходит в новое качество. Из-за юбилейного года? Есть же пиар-история вокруг 4000-летия группы. Вы дали очень много концертов, но у вас, помимо того, плотный гастрольный график и так каждый год.
Наш бесконечный тур начался в апреле 91-го. В этом году мы, надо признаться, в гастрольной деятельности превзошли сами себя. Вообще не занимались творчеством, играли без передышки. Выпустили несколько песен в сеть, и все. Альбома нет, и ждать придется долго. За год было около сотни концертов, если не больше. Причем в Петербурге мы играли трижды, и каждый раз, я взглянул на сет-лист, мы играли новую программу.

А в русских городах за все эти годы мало что меняется. Откровенно говоря, ничего не меняется. Ну, приходили бандиты поначалу. Потом бандиты стали одеваться по-другому, и называться по-другому. А мы все продолжаем ездить и играть – и отмечать перемены; вернее, их отсутствие.
Теперь нам, видимо, надо двигаться дальше.

А в Питере... кстати, «Питер» - так можно говорить?
Можно, но я предпочитаю называть его Петербургом. Питер - это название, данное приезжими; по-теперешнему - мигрантами. Началось еще до революции: «Питер бока повытер». В этом смысле бывший Митек Владимир Шинкарев поддерживает меня, а он человек крайне чуткий на слова. Когда сюда приехали люди из сел, они называли этот недружелюбный, промозглый, серый город Питером. Для них не было Петербурга, они его не видели. Питер - это гопота на Лиговке. Государственное общежитие пролетариата, Г.О.П., знаете, наверное? Роман Горького «Мать» - это Питер.
Но я как-то все время вижу несколько другую сторону этого города.

А если составлять «Путеводитель БГ по Петербургу», то какой он будет?
Я хорошо узнал город, когда поступил в Университет. Естественно, вместо того, чтобы ходить на лекции, гулял. С утра берешь сумку, пачку папирос, записные книжки и ходишь, читаешь, пишешь. Так - шесть лет. За это время я исходил большую часть Петроградской стороны, Васильевского острова, центр от Пряжки до Обводного канала. В юности, конечно, смотрел те места, где не бывал. По карте смотрел: «Ага, название “Уткина заводь”. Нужно ехать!».
Сейчас, если бы ко мне приехал друг из другой страны, я бы посадил его в машину и покатал по набережным.

«Все, что «Аквариум» когда-то начинал, было или будет закончено»

Вы вообще не устаете? От концертов от тех же?
Нет. Концерты могут не удаваться, но это только повод закусить удила и сказать «Ну хорошо же. Сейчас разберемся». Хочется играть их больше. Я ограничен просто физическими возможностями тела. Если б можно было, играл бы каждый день. А потом взял бы отпуск и сидел в студии, но все равно еженедельно выезжал бы играть маленький концерт куда-нибудь.

Утомить вас сложно, но можно. Вас не один раз уже за последний год выводили из себя вопросами о судьбах страны, когда требовали от вас четкой гражданской позиции и агитационной работы по всем фронтам. Вспомнить хотя бы эфир «Эха Москвы» с Матвеем Ганапольским.
Это когда «Аквариум» был в Вятке, эфир по телефону? Ну не то, чтобы Матвей вывел меня из себя, расставались мы очень дружелюбно.
Мне иногда навязывают участие в некоей игре, в которую мне не интересно играть. Как и всех, в мире меня раздражает огромное количество вещей. Но ведь от моего раздражения эти вещи не перестанут происходить. У меня есть такое же желание кричать про неправоту политиков или продавцов, как и у всех остальных. Но опыт кричащих показывает, что от криков лучше не становится. И чаще всего - ничего сделать нельзя, потому что так заведено в России. Или так заведено в Америке, где тоже не все слава богу.

Пути Господни неисповедимы, но достаточно того, что они существуют. Это волшебный мир, в котором я могу сделать все, что мне захочется. Если мне скажут, что в этом мире нету идеального я скажу: «Дурак ты, дурак». Моя жизнь - свидетельство тому, что чудеса случаются.

Эта картина многим хороша, но она исключает наличие злой воли, направленной лично на тебя. По вашим словам кажется, что вы никогда не терпели неудач. Что «Аквариум» никогда не упирался в стенку. Что те, с кем вы начинали, не спивались. Что ваших друзей не ломали. Поверить в это довольно сложно.
Боюсь, что не существует этой самой «злой воли». Правители заняты своими разборками, деньгами, собственностью, постоянно появляющейся необходимостью подлатывать ветшающую страну. Мы для них совсем лишние. Когда нам видится проявление «злой воли», это просто их реакция на то, что мы им мешаем заниматься своими делами. При этом мы можем бездействовать; им просто будет казаться, что мы что-то делаем; сталинское время – тому пример.
Нас сплачивает то, что мы здесь – вместе. Вместе – ключевое слово.

Что же до меня, то я не терпел неудач. Часто не получается сделать то, что я хочу, но это – урок. Мы вольны видеть либо нерешаемую проблему, либо интересную задачу. Я выбираю второе. Мне не о чем сожалеть, это пустая трата времени. Сделанное – сделано.

Не считаться с миром глупо, подстраиваться под него – себе дороже. Ни одного из моих друзей никто никогда не ломал; да и кому было бы интересно нас ломать? А спиваемся мы сами – от эгоистической самоупертости, неумения замечать других и соотнести себя с миром.

А когда вы поняли, что к вам люди - поклонники, журналисты - идут за спокойствием? Насколько вам комфортно в этой роли? Вы сейчас себя ощущаете моральным авторитетом?
Нет, не ощущаю.
Я понимаю, что за успокоением к Аквариуму приходят многие, но мне, наоборот, всегда хотелось петь, чтобы сбить с толку, чтобы столкнуть людей с точки мнимого равновесия, которое поддерживает, например, эстрада. За что я и не любил ее с пяти лет, отторжение буквально на физическом уровне.

Я не считаю себя вправе влиять на людей. Хотелось бы свести свое влияние к тому, что я пою им песни. Эти песни помогают задавать новые вопросы. В интервью я могу ошибаться, нести чушь, говорить то, чего не знаю – ведь у меня, как правило, неполная информация. Песня же - более совершенный механизм, чем ряд строк из беседы. Она дает человеку возможность самому придти к своим выводам. Другими словами: можно нищему дать денег и он их пропьет, а можно устроить его на курсы, где он научится что-то делать и может работать сам.

«Правители заняты своими разборками, деньгами, собственностью, постоянно появляющейся необходимостью подлатывать ветшающую страну. Мы для них совсем лишние»

Интересно, в каких отношениях вы находитесь с поклонниками Аквариума. В смысле, есть, вы будете смеяться, но есть такая певица - Леди Гага, она приезжала...
Я видел афиши, да

Вот. Она, в частности, недавно сказала «Я по отношению к своим поклонникам хотела бы быть старшей сестрой, которая все примет и поймет». А вы в каких - родственных, партнерских - отношениях находитесь со своими поклонниками? Как эти отношения определить?
Я вспоминаю свое отношение к группе «Санкт-Петербург», которые в отличие от The Beatles и Rolling Stones, жили тут, к ним можно было подойти на улице. Я относился к ним, как к полубогам. К нам, судя по тому, что я читаю в ЖЖ, относятся схожим образом. Может, такое ощущение, потому что пишут в основном девушки. Относятся как к очень особенным и дорогим людям. И если мы для кого-то залог счастья, как люди часто пишут, то это как раз то, что я в свое время взял и у группы «Санкт-Петербург», и у The Beatles. Тем, чем я стал в итоге, я обязан музыке. Этим «Аквариум» и отдает.

Про «Санкт-Петербург» и The Beatles: я принадлежу к поколению, которое неожиданно для себя отсмотрело всю музыку, которую оно любило лет в 15-20; я видел на сцене почти всех, кто на меня повлиял - за большинством музыкантов не пришлось даже за границу выезжать. А вы? Не жалеете, что многое пропустили? Скажем, смотреть на группу им. Роджера Уотерса сейчас, может, и не плохо, но куда как вернее оказаться в фильме «Tonite Let’s All Make Love in London» на одной пленке с ранними Pink Floyd.
Ну, мне в 1967-м в Лондоне, скорее всего, и не все понравилось бы.
Когда у человека ослабевают глаза, у него усиливается слух. Мы наших любимых героев не видели живьем, не дышали одним воздухом, но из-за этого отношение к их музыке было более глубоким и тщательным. Я мало встречал людей на Западе, которые бы так называемую рок-музыку знали бы лучше меня. У меня есть несколько друзей в Англии, которые оказались в правильном месте в правильное время. Джерри Бойс, например, с которым мы работаем больше шестнадцати лет, и который записывал многих из моих любимых музыкантов, начиная с Битлз и Стоунз. Когда мы с ним разговариваем о музыке, то нету ощущения, что мы жили в разных вселенных.

Всеми возможными способами расширяя сознание я добивался здесь такой ясности музыки, которую не всегда там можно достигнуть. Каждому человеку в определенный период его жизни дается воспринять некоторое ограниченное количество эмоций и информации. Можно было бы воспринять какую-то группу из сельско-хозяйственного института, которая играла хер знает что, но при этом их убойная сила валила так же как и The Beatles. Дело еще в том, насколько ты близко находишься к музыке. Скажем, я никогда не мог понять притяжения Rolling Stones. Но однажды я оказался в метре от поющего Джаггера, это было на свадьбе моего друга, на пляже. Действует приблизительно, как если бы на тебя ехал танк.

Сейчас есть такой человек - из живущих - к которому вы бы питали те же чувства, что и к группе «Санкт-Петербург» в юности?
Наверное, я бы чувствовал себя несколько не в своей тарелке в обществе Тома Уэйтса. Или Джеффа Линна, или Пола Маккартни, или Кита Ричардса - само собой. Эти люди умеют делать то, чего не умею я.

Черт. Я очень рассчитывал, что вы Пелевина назовете. У меня заготовлен тупой вопрос о том, что вы ему пожелали на недавнее 50-летие.
А у нас с ним ноль связи. Мы последний раз встречались зимним утром лет пять-шесть назад на одной кухне в Москве. Обменялись утренними приветствиями и решили, что нам будет лучше, если мы будем держаться подальше друг от друга. Соблюдать строгий ритуал. После этого мы случайно – и радушно - встретились один раз на улице.

Друзья Пелевина говорят, что не могут найти его уже несколько лет. Наверное он находится в каких-то других краях. А я узнаю о нем из его книг - самый уместный в данном случае способ коммуникации.

Я пожелал бы ему сил. Со здоровьем и вдохновением у него все в порядке. Поэтому желаю, чтобы его тело выдерживало тот натиск, которому он его подвергает, как можно дольше.

Интервью: Егор Галенко