Ленинградский рок-клуб был оазисом свободы в стране, переживавшей застойные времена. Его герои, каждый по-своему, выразили главную мысль поколения: «Мы ждем перемен». Спустя двадцать пять лет они вспоминают дебютные концерты «Кино» и «Аукцыона», систему «литовок», тайные «квартирники», приезд в Ленинград Scorpions и первые выезды за границу.
Владимир Рекшан
Рекшан уже много лет работает в небольшой мастерской на Пушкинской, 10. На мониторе компьютера открытый Word, не иначе, как новая книга в процессе рождения, – Владимир выпустил уже четырнадцать. Скоро он собирается отмечать сорокалетие своего пребывания на сцене.
Будучи спортивным человеком, я в составе сборной Советского Союза по легкой атлетике оказался во Франции сразу после событий мая 1968 года. Естественно, я приехал сюда и продолжил эту революцию – создал в 1969 году группу «Санкт-Петербург». Так что появление рокклуба для меня было уже итогом целого десятилетия развития жанра в подполье. Рок-клуб был свободной трибуной, с которой каждый мог высказаться. Я пять лет вел там семинары по рок-поэзии, у меня даже запись в трудовой книжке есть. Семинар, я считаю, был очень важным. Рок-музыка – это жанр нерусский, ничего оригинального у нас не сыграно, так что русская рок-музыка – это на самом деле литература. Шевчуки, Гребенщиковы, Кинчевы – хорошие писатели. Я старался делать эти занятия интересными: брал Аристотеля, например, и переводил его на рок-язык. В 1985 году началась перестройка, и развитие государства совпало с развитием музыкального жанра. Соединение этих двух движений вознесло рок-музыкантов на невиданную высоту. По факту, советская рок-музыка долбила советский строй больше всех, включая Солженицына, которого никто и не читал. Мы вызвали тот ветер перемен, о котором пели Scorpions. Кстати, «Скорпионы» приезжали к нам в рок-клуб. Подхожу однажды к рок-клубу, встречаю Михайлова и Гуницкого, и они по секрету мне сообщают: «Сейчас приедут “Скорпионы”». И правда, едет по улице Рубинштейна огромный лимузин и заезжает во двор. Из него выходят громадные мулаты с рациями, а за мулатами – певец Клаус Майне, невысокий господин в кепочке. Один из мулатов приказывает мне: «Ты тут пока машину посторожи». Он меня, похоже, за охранника принял. Тут появилась камера, и началась съемка. Мы поднялись по заплеванной лестнице на второй этаж. «Скорпионов» стали снимать в комнате рок-клуба. Затем все спустились в зальчик, там была маленькая сцена, метра четыре квадратных. Гуницкий и Михайлов хотели со «Скорпионами» подружиться, но те, засняв бесплатную массовку, сели обратно в лимузин и уехали. Гуницкий и Михайлов кричали им вдогонку: «Чтоб вы, гады, больше к нам не приезжали!». И в самом деле, больше в рок-клубе «Скорпионы» не появлялись.
Михаил Борзыкин
Борзыкин – лидер культовой команды «Телевизор», собиравшей в 1980-е целые стадионы. Теперь его группа продолжает свое неторопливое и не слишком амбициозное существование: выпускает альбомы, совершает небольшие туры по стране, раз в два месяца – традиционный концерт в Red Club.
Ленинградский рок-клуб дал нам возможность быть заметными. Мы выступали как таран для комсомольцевретроградов, мы должны были сдвинуть с мертвой точки местную партийную бюрократию. Одно время даже бытовало понятие «красный клин», в виду имелись «ДДТ», «Алиса», «Телевизор». На нас давили, но мы не сдавались. Году в 1986-м «Телевизор» попросили не исполнять на фестивале две песни, которые не прошли «литовку». Два текста, которые мы подготовили для исполнения, не устраивали ребят из обкома. Но программа была готова, и мы решили их рекомендацию игнорировать. Нас запретили на полгода, потом еще на полгода, потому что мы, невзирая на запрет, сыграли несколько подпольных концертов. А потом давление системы стало слабеть. Случился прорыв, подготовленный общей ситуацией в стране. С 1985-го по 1990 год наша группа была на подъеме, мы собирали стадионы с сольными концертами, много ездили по стране и в течение двух лет колесили по Европе. Почему-то мы очень заинтересовали голландских продюсеров, результатом чего стали семьдесят европейских концертов. Играли мы в основном не для эмигрантов, а для местной публики, которая воспринимала нас хорошо, но как-то необычно, не по родному – к концу концерта обычно танцевало всего несколько человек. Нас это поначалу удручало: «Почему не весь зал?». Но нам объяснили, что для европейцев это «невероятно живая реакция». Бытовая устроенность Европы произвела на нас чрезвычайное впечатление. Помню также эксперименты с различными психотропными веществами в Бельгии, Швейцарии. На членов группы разного рода вещества влияли по-разному. Все балконы в доме, где жили музыканты, надо было накрепко закрывать, потому что у большинства возникало желание полетать. Обидно было бы, если бы сейчас «Телевизор» стал исполнять несвойственные ему песни. Мы уже не такие популярные, но это нормальная ситуация, в ней нет ущербности. И мы гордимся тем, что делаем.
Святослав Задерий
Задерий – отец-основатель легендарной группы «Алиса». Покинув ее в середине 1980-х, он несколько лет играл в команде «Нате», а сейчас занят сольным проектом, посвященным памяти Александра Башлачева.
Когда появилась «Алиса», я точно не помню. Я думаю, либо 8 марта, либо 1 апреля. До этого, еще в 1970-х, я играл в группе «Летающая крепость» вместе с гитаристом Алексеем Ильиным, впоследствии известным по группе «Нокаут». То, что мы играли тогда, сейчас сложно с ходу охарактеризовать каким-то одним словом или обозначить стиль. Понимаете, мы играли в основном на танцах, но люди, приезжая на наши выступления, почти не танцевали, а слушали. Название команды очень скоро превратилось в мое прозвище. Сначала просто говорили: «Это Слава из “Алисы”». Но потом это «из» куда-то пропало, и получился Святослав Алиса Задерий. Меня часто мучили вопросами: «А почему “Алиса”? А что это значит?». Я отвечал: «“Алиса” – это квазитрехмерная фантасмагория», – и все последующие вопросы отпадали сами собой. На самом деле название группы – это отсылка к Льюису Кэрроллу. Просто то, что творилось в стране, уж очень было похоже на Страну чудес. Все эти чиновники – как шахматные фигуры или карты в чьих-то руках. В такой атмосфере люди, которые поднимали головы и смотрели по сторонам, не могли ассоциировать себя ни с кем, кроме кэрролловской героини. А наша первая программа называлась «Кривозеркалье», это была насмешка над пословицей «Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива», которой критики отвечали на наши песни. В наших текстах звучал намек на то, что зеркало тоже может быть кривым. Константин Кинчев попал в «Алису» так: мне было сложно одновременно играть на басу и петь, и потому мы стали искать вокалиста, а тут Панкер Гудков познакомил нас с Кинчевым. Практически сразу выяснилось, что Костя не может петь мои песни – просто не получается. Мы решили: пусть поет свои. Правда, с его песнями пришлось очень много работать, аранжировать. Например, известная вещь «Меломан» в его авторском варианте звучала как достаточно занудный рэп на одном аккорде.
Вячеслав Бутусов
Бутусов является представителем двух направлений отечественной рок-культуры: ленинградского и свердловского. В середине 1980-х он приезжал в Ленинград как гость и смотрел на Цоя и Гребенщикова снизу вверх.
Какую роль играли рок-клубы в 1980-е годы? Объясню это на примере своей биографии. Когда я закончил Архитектурно-строительный институт и попал на производство, у меня началась жуткая депрессия. Я был обречен общаться с какими-то унылыми брюзжащими людьми и думал, что жизнь закончилась! Единственным местом, где я спасался от этой удушливой атмосферы, был Свердловский рок-клуб, храм творчества и свободы. Никакого давления, никакой административной ответственности там не было – мы отдыхали, общались и радовались жизни в те смурные, безрадостные, застойные времена. В Свердловск довольно часто приезжали ленинградские музыканты. Однажды по линии рок-клуба нас посетил Гребенщиков, о его «квартирнике» всех извещали по большому секрету. Концерт должен был состояться дома у журналиста Андрея Матвеева, который очень жестко отбривал всех посторонних. Я приехал к нему, сидел с дрожью в коленках на кухне – а вдруг выгонят? – и ждал Бориса Борисовича. И вот он появился в зимней шапке-треухе. И что удивительно: я помню, мы пили кофе, а вот как он пел – не помню. Может быть, я напился и уснул? Или просто ушел раньше? В Петербург я перебрался в начале 1990-х. До этого бывал здесь наездами, подпитывался ленинградской энергией, обрастал знакомствами. Со времен первых приездов «Нау» в Ленинград запомнился местный рок-н-ролльный персонаж по имени Пиночет, он приютил нас в своей квартире на проспекте Ветеранов, положил спать под столом на кухне, а утром через нас перешагивали родители, пытавшиеся попить чаю! С Костей Кинчевым, Виктором Цоем, Борисом Гребенщиковым я тогда еще не общался: в те годы рок-движение развивалось стремительно, музыканты быстро становились культовыми фигурами и начинали держать дистанцию. На всю жизнь запомнил, как на одном из фестивалей увидел Майка Науменко: он стоял в стороне от всех, и ему уже ни с кем говорить не хотелось, мы ему были неинтересны. Тогда мне это не очень нравилось, теперь, со своей нынешней позиции, я их понимаю.
Олег Гаркуша
Гаркуша вот уже более двадцати лет лицо группы «Аукцыон», один из отцов-основателей современного рок-фестиваля «Окна открой». К памяти Ленинградского рок-клуба относится с уважением и даже в системе «литовок» видит положительные аспекты.
Я очутился в Ленинградском рок-клубе в 1981 году. Привел меня туда Андрей Бурлака, работавший в то время ведущим дискотек в ДК имени Первой пятилетки. Оказавшись в рок-клубе, я почти сразу познакомился с Гребенщиковым, Цоем и Кинчевым. Правила, принятые в рок-клубе, теперь могут показаться необычными. По субботам проходили общие собрания, куда надо было приходить отмечаться. Все рассаживались, и в алфавитном порядке выкрикивались названия групп. «Аквариум!» – «Здесь!» – отвечал Гребенщиков. «Аукцыон!» – «Тут, тут», – подавал я голос. За неявку на перекличку могли исключить из клуба. В 1981 году рок-клуб, не без участия КГБ, был зарегистрирован в ЛМДСТ (Ленинградском межсоюзном доме самодеятельного творчества). Было решено, что уж лучше держать нас всех под присмотром и в одном месте. По-своему это было разумно. Ведь когда выступаешь на сцене, ты должен очень внимательно следить за тем, что делаешь и что говоришь. В какой-то степени ты всегда ответствен за своих слушателей, тем более если это молодежь. С помощью такой системы утверждения текстов государство просто пыталось оградить молодых людей от мата и пошлости. Сейчас, конечно, это прозвучит смешно, но тогда не пропускали даже такие невинные слова, как «чувак» или «вино». Только получив все необходимые заверения, можно было выступать. Если под текстом не стояла печать, а ты все равно исполнял эту песню, могли быть серьезные неприятности, вплоть до запрета на выступления на достаточно долгое время. У нас с этим было меньше проблем, чем, скажем, у группы «Кино» или «Зоопарк». Несмотря на то что в создании рок-клуба принимал участие Комитет госбезопасности, он сплотил многих музыкантов, которые были разбросаны по всему городу. До него в Ленинграде не было мест, где все могли бы общаться, выступать, обмениваться чем-нибудь, а в рок-клубе был нормальный зал и приличная аппаратура. Не могу сказать, что та система, в которой мы все жили, была лучше или хуже нынешней. Просто время было такое. Другое.
Юрий Каспарян
Гитариста группы «Ю-Питер» Юрия Каспаряна часто называют Георгием. Отсюда возникают споры: тот ли это легендарный музыкант, игравший с Цоем, или его однофамилец? Каспарян получил имя Георгий при крещении, и образовавшаяся путаница его нисколько не беспокоит. Но как его ни называй, в памяти четко отложилось: Юрий Каспарян, гитара, группа «Кино».
Мне всегда нравилась рок-музыка. Я стал играть ее еще в школе, потом участвовал в студенческой группе. Тогда мы познакомились и подружились с Виктором Цоем, который начинал в команде «Гарин и гиперболоиды». А потом была долгая эпоха группы «Кино», в успехе которой я никогда не сомневался. Мы с Витькой всегда вместе ходили, два таких дружка, – наверное, это и называется «был к нему ближе других». Цой вообще любил повторять, что группа держится только на дружбе. Я помню, как прошел первый концерт группы «Кино» в рокклубе. Отзывы на него давали самые противоречивые, в основном отрицательные. Тогда общество очень интересовалось музыкой, и критиков было даже больше, чем музыкантов. Тем не менее рок-клуб помог нам, да и не только нам. Благодаря ему стали возможными открытые выступления. Когда он появился, все радовались, что можно будет немножко поиграть. Попасть туда было очень непросто, нам назначали прослушивание перед каждым фестивалем! Но все организационные вопросы умело решал Виктор, он был очень хорошим менеджером. Витя отфильтровывал поступающие предложения – они все шли к нему, составлял график гастролей. Я же принимал участие только в создании музыки, поэтому ко мне интерес общественности был не так велик. Меня это ничуть не расстраивало, я, наоборот, радовался за Виктора. Он брал на себя очень большую нагрузку, и его тяготило общественное внимание. Он, например, не мог последние годы выходить на улицу, перемещался только на автомобиле, а я всегда гулял спокойно. С «Кино» мы выступали не только в России, но и во Франции, в Италии, Дании. Однажды ездили в США, вместе с режиссером Рашидом Нугмановым представляли на редфордовском фестивале Sundance в Парк-Сити фильм «Игла». Мы с Виктором сыграли там небольшой акустический концерт без барабанов и бас-гитары – американцы были в восторге!
Анатолий Гуницкий (Джордж)
Статьи Анатолия Гуницкого занимают почетное место в различных музыкальных журналах, а работа на радио отнимает большую часть его времени. В 1972 году он организовал группу «Аквариум», но быстро ее оставил и занялся лекционно-просветительской работой.
Рок-клуб в 1980-е был совсем не тем, что мы сейчас понимаем под словом «клуб». Он представлял собой место общения, взаимного контакта музыкантов. Подобных структур нет уже нигде. В те времена я много ездил по стране, в том числе и в такую глушь, как Ангарск и Братск, с циклом лекций о питерской рокмузыке, которые сопровождались показом видеоматериалов – первых концертных записей. А в Ленинградском рок-клубе я вел семинар по рок-эстетике: рассказывал про поэзию, которую можно было тогда привязать к рок-музыке, анализировал тексты, которые сочиняли музыканты. Цензура текстов, так называемая «литовка», была важным аспектом нашей жизни. За нее отвечал репертуарный отдел, заведовать которым поставили профессиональную журналистку Нину Барановскую. Это был свой человек во всех отношениях, она пришла на эту должность потому, что знала музыкантов, и музыканты доверяли ей. Она, конечно, ничего не задерживала. Благодаря Нине Барановской группы исполняли на законных основаниях все, что сочиняли. Каждая новая группа должна была пройти прослушивание на совете рок-клуба, который состоял из пяти человек, включая меня. Когда к нам обращались – особенно часто это происходило в период фестивалей, – мы выезжали по местам, где группы репетировали, смотрели их программы и принимали решение. Поскольку мы были не советские чиновники, то сохраняли лояльность, хотя старались соблюдать критерии отбора. Я помню прослушивание группы «Кино», которое происходило в общежитии где-то в Автово. Эта команда была еще совсем юной и дико нам не понравилась. Но мы взяли их на какой-то фестиваль, они сыгрались, и все пошло нормально. Помню и прослушивание группы «Аукцыон». Это было нечто скучное и ужасное, тогда они играли совершенно не то, что сейчас. И нам тоже жутко не понравилось!
Всеволод Гаккель
Гаккель был виолончелистом классического «Аквариума». Потом основал Tamtam, первый независимый музыкальный клуб России. Сейчас занимается организацией концертов и продолжает слушать «Битлз» на виниловых пластинках.
Рок-клуб был, видимо, единственно возможной официальной формой объединения в то время. Он стал мостиком, который соединил нас и систему, разрешившую нам выступать. Но, на мой взгляд, в этом была и некая сдача позиций с нашей стороны. Все группы переписали, ввели «литовки», на каждый текст ставили штамп «разрешено к исполнению» и выносили выговоры «провинившимся». Нас смогли контролировать, и творчество было уже не естественным проявлением духа свободы, а частью системы. Был один нелепый случай, когда «Аквариум» выступал в Архангельске и какие-то бабушки написали на нас ругательное письмо: мол, мы вели себя вызывающе. Нам запретили публичные выступления на полгода. Мы уехали в Москву – давать «квартирник», и нас показали по первой программе телевидения. Я категорический противник любой структурированной организации. Рок-н-ролл не подлежит структурированию. Рок-музыка была в андеграунде и, с моей точки зрения, должна была оставаться в нем до конца: и при идеологической советской системе, и при капитализме, когда появилось сильное искушение звездностью, – даже «Аквариум», став супергруппой, начал играть по-другому. Поэтому, если рок-клуб и нужен, он должен быть другим – без членства, без собраний, без комиссий, без «литовок». Клуб должен прививать молодежи вкус к повседневной стороне рок-н-ролла. Я окончательно убедился в этом в 1998 году, когда «Аквариум» выступал на Западе вместе с группой Crossby, Stills, Nash & Young – нашими кумирами эпохи Вудстока. Мы играли на огромном стадионе, и нас принимали очень радушно. А потом в Монреале я зашел в маленькое блюзовое заведение, где играла никому не известная заштатная группа, и был совершенно сбит с толку тем, что услышал. Мы, будучи по сути группой самодеятельности, выступали на стадионе, в то время как люди в маленьком клубе играли так, что можно было просто рехнуться. И я понял: для того чтобы достичь высокого уровня, группе нужно пройти школу маленьких площадок. Клуб Tamtam, который я создал здесь, должен был прокладывать именно этот путь.
Текст: Егор Яковлев, Мария Митрофанова, Мария Славина
Постановка: Наталия Романова
Стиль: Татьяна Мазина
Благодарим дворец Белосельских-Белозерских, beauty palace Madam Grand, интерьерный салон Francesco Molon за помощь в проведении съемок. А также интерьерный салон De Lux – за предоставленный для съемок реквизит.
Комментарии (0)