Евгений Козлов. Сенсация Венецианской биеннале

В последние пять лет искусствоведы, музеи и коллекционеры запоздало, как кажется, обратили внимание на ленинградское искусство 1980-х. Ты был одним из первых членов группы «Новые художники», сыгравшей выдающуюся роль в культурном перевороте в СССР. Как фотограф ты был летописцем светской и художественной жизни той поры. Что можешь сказать об «эпохе героики» по прошествии трех десятков лет?

Спасибо за комплимент, и хотя я сам не воспринимал тот период как «эпоху героики», ведь в нем и жил, мне нравится такое определение. В творчестве этого периода есть гениальные примеры, такие как текст песни Виктора Цоя: «Если есть стадо — есть пастух. Если есть тело — должен быть дух». «Новые композиторы» Игорь Веричев и Валерий Алахов, а также Сергей Курехин, Тимур Новиков, Олег Котельников, Иван Сотников, Георгий Гурьянов, Инал Савченков, Евгений Юфит и другие «новые» — сильные личности, очень талантливые художники и музыканты. И самое главное, с новыми идеями и желаниями, способными давать импульсы, раскрывающиеся постепенно. Поэтому я их и фотографировал. Можно сказать, что мой фотоаппарат нес ту же функцию, какую в другие века выполняли листы эскизов: он помогал мне фиксировать окружающую жизнь с целью дальнейшей ее интерпретации, то есть открывать внутреннюю сущность человека, что и является, по моему мнению, главным в искусстве. «Новых» мы видим в моей портретной живописи или в больших композициях, в коллажах и графике. Они в этих работах узнаваемы, хотя полностью трансформированы, трансцендентированы. Это очевидно, например, в полотне «Акула» 1988 года с Игорем Веричевым, Георгием Гурьяновым, Тимуром Новиковым и Агнеш Хорват. Однако я не ограничивал себя героями нашего времени. В том же году написал портрет Льва Николаевича Толстого с названием «МИР».

Как и почему ты оказался в Берлине, как там развивалось твое творчество?

В Берлин я перебрался потому, что в 1990 году познакомился с искусствоведом Ханнелоре Фобо, она — моя судьба. Через какое-то время нам нужно было решить, где вместе жить, в Ленинграде или Берлине. Моя мастерская «Русскоее Полее» в легендарном доме на Фонтанке, 145, где находились в то время «Танцпол» братьев Хаас, совместная мастерская Георгия Гурьянова, Ивана Мовсесяна и Юриса Лесника и другие ателье, закрылась в 1991-м. Спустя три года мы открыли в фабричном комплексе в центре Берлина мастерскую «Русскоее Полее 2», где проводили различные выставки, в том числе и моей коллекции русского искусства «2 х 3 м». В 2008 году это ателье тоже закрылось, а теперь, возможно, возникнет «Русскоее Полее 3». Это короткая версия событий. Подробности интересного, великолепного и чудесного времени моей жизни когда-нибудь опишет в своей автобиографии Ханнелоре Фобо. Для моего искусства важен не столько сам город Берлин, сколько возможность творить в нем искусство в больших масштабах. Поэтому он и стал для меня раем. «Миниатюры в раю» называлась одна из моих первых выставок — шестнадцать хоругвей размером 5 х 2 метра, развешанных в 1995 году в центре немецкой столицы, вокруг колонны Победы.

На взгляд не только мой, но и искусствоведа Екатерины Андреевой, этот проект идеален для показа в Главном штабе Эрмитажа.

В данный момент я занимаюсь большим циклом графики «Век ХХ», где разрабатываю и фиксирую общий, универсальный стиль искусства ХХ и ХХI веков, который определил в 2009 году как Chaose Art — искусство без эскиза и плана, смысл которого организуется и строится в процессе исполнения. На данном этапе цикл состоит примерно из 450 листов и такого же количества полупрозрачных лайтбоксов. Это вторая и третья части проекта. Первая часть, 102 коллажа, издана в виде специального альбома для Венецианской биеннале, который можно увидеть в ее библиотеке.

 Б. н. Холст, смешанная техника. 100 х 80 см. 2001

Каким образом цикл твоих работ был выбран для участия в Венецианской биеннале? Что это за работы?

Массимилиано Джони, куратор 55-й Венецианской биеннале, давно ценит рисунки моего «Ленинградского альбома» и выставил их два года назад в нью-йоркском New Museum на выставке «Остальгия», посвященной искусству соцлагеря. «Ленинградский альбом» — это эротические рисунки, которые я создавал в юности. Тема — желание, гармония, духовность... на основании эротических элементов. Поэтому Массимилиано Джони в интервью, которое дал Ханнелоре Фобо в 2011 году, сказал: «Это настолько сильная и прекрасная вещь... Такие произведения надолго врезаются в память». И еще он отмечает в ней «многочисленные детали женских платьев, и рисунок с юношей в костюме пионера, и одержимость коньками, одержимость обогревателями... мебелью, креслами, стульями, столами — все то, что раскрывает повседневную жизнь в странах бывшего советского блока».

В последние годы ты редко появляешься на публике — как в Петербурге, так и в Берлине, Нью-Йорке и Венеции. Это имиджевый ход?

Раньше я мог рисовать духовное искусство и какое-то, довольно ограниченное время присутствовать на мероприятиях. Но годы идут, и сейчас я считаю, что по мере возможности необходимо беречь свой внутренний мир и свое здоровье, в том числе и психическое, для того чтобы получать инспирацию. Ее невозможно вызвать искусственно, к ней нужно себя каждый раз внимательно готовить, отдыхать, а не ходить с утра до вечера по красному ковру. Чем больше ее получаю, тем больше отдаю миру. У меня была неосуществимая мечта: заключить свои произведения искусства в какой-нибудь сейф, который возможно будет открыть только через несколько веков, не менее чем через триста-четыреста лет. Тогда люди и получат тот положительный шок — толчок для своего дальнейшего духовного развития. Поэтому ответ на твой вопрос: нет, это не имиджевый ход. Сейчас принято думать, что художник может порисовать, выйти на улицу, сесть в такси или «роллс-ройс», приехать в аэропорт, пройти через ужасную процедуру паспортного контроля, полететь куда-либо, поселиться в некомфортную гостиницу (все гостиницы некомфортные, так как находишься не на своем месте), а на следующий день совершенно отмороженным пойти куда-то заниматься своим имиджем. Это считается необходимым. Я, конечно, могу думать о собственном имидже, как каждый из нас, только тогда я буду заботиться об имидже уже бывшего художника, точнее, художника, которым был перед тем, как пожертвовал им ради имиджа. Или мне придется делать это с определенным допингом, как многие и поступают, — тогда мои рассказы о себе будут очень интересными. Но пока я к этому не стремлюсь.

^{«Уголок культурного» из серии «Век ХХ»}

Массимилиано Джони, куратор Венецианской биеннале: Я увидел «Ленинградский альбом» в виде книги в Берлине еще в 2004 или 2005 году. Эти рисунки произвели на меня глубокое впечатление, и много лет я хранил книгу, возил ее с собой и часто перелистывал. Такие произведения надолго врезаются в память. Это настолько сильная и прекрасная вещь, что я все время думал и думал о ней, и когда мне пришло в голову устроить в 2011 году выставку «Остальгия», о жизни и искусстве в странах бывшего советского блока, я подумал о «Ленинградском альбоме» и решил: хочу, чтобы он стал краеугольным камнем, основой всей выставки. Он говорит о сексуальном, эротическом желании, но кроме того, и о желаниях в более широком смысле. Наша выставка во многом о желаниях и фантазиях. «Ленинградский альбом» прекрасно нарисован, прекрасно выполнен, но в то же время очевидно, что это своего рода машина желаний. Смотришь на него и можешь представить себе фантазии подростка лет четырнадцатипятнадцати. Вместе с тем он очень многосторонний, потому что в нем заключено не просто желание секса, а желание создать целую вселенную, что, помоему, весьма интересно. Еще мне нравятся детали, которые неявно говорят о жизни, раскрывают повседневную жизнь в странах бывшего советского блока. Тут и многочисленные детали женских платьев, и рисунок с юношей в костюме пионера, и одержимость коньками, одержимость обогревателями. По-моему, здорово: мне сразу представляется Ленинград. Там, наверное, холодно и всегда работают обогреватели... Текст: из интервью Ханнелоре Фобо