ИСТОРИЗМ
Золотые маковки церквей, иконы в окладах из драгоценных камней, расшитые наряды грозных московских царей, соболя и парча — главные русские архетипы на экспорт.
идеолог
Андре Леон Телли
Editor at large журнала Numero Russia
|
Досье Воспитанник легендарной Дианы Вриланд, правая рука Анны Винтур, тридцать лет проработал в империи Conde Nast, за что получил титул Monsieur Vogue. Взявшись за русский журнал, не сжег за собой мосты: в Vogue он продолжает заниматься диджитал-контентом и собственной колонкой Mondays with Andre. |
Моя стратегия — делиться рабочими навыками, ведь и я учился у лучших, рука об руку работая с Анной Винтур. Мои университеты — это американский Vogue, высшая школа моды в мире, и думаю, я смогу привнести в журнал Numеro Russia какую-то новую для русского читателя историю. Россия — страна великой культуры. Прочтите «Войну и мир» Толстого, откройте Достоевского, Пушкина, Чехова, и вы почувствуете удивительное величие русской литературы. История человеческих судеб, которую Толстой рассказывает в «Войне и мире», понятна каждому, она универсальна. В свою очередь, я хотел бы поднять здесь стандарты визуального ряда, и если у меня получится как-то нестандартно включить Россию с ее историей и культурой в модную фотографию, я буду счастлив. Я люблю Россию, поэтому согласился на эту работу. Но хотя я совсем незнаком с молодой Россией, должен сказать, сейчас мне вполне достаточно исторической. Я обожаю поездки в провинциальную Россию — чего только стоят луковичные купола деревянных церквей XVIII века! Это же просто чудо, рожденное невероятным воображением архитекторов, которые не живали в Парижах или Лондонах, но построили эти потрясающие церкви с маковками. Должен отметить, что я раз семь бывал с экскурсиями в русской глубинке. Первый раз мне посчастливилось в середине 1990-х, когда баронесса Элен де Людингаузен, директор кутюрной линии дома Yves Saint Laurent, организовала частный тур по русским деревням. Побывать в таком туре совсем не то же самое, что просто прочесть книгу по истории древнерусской архитектуры. В России делать съемки с местным историческим сюжетом крайне сложно, особенно на фоне классических русских пейзажей. Настоящие русские пейзажи находятся не под Москвой или Петербургом, до них надо добираться на машине, а то и на самолете. И я говорю не о царских дворцах, а о бедных деревнях. Там такая красота в церквях, на кладбищах с их осыпающимися могилами, где люди живут так же, как сто лет назад. |
Вдохновение
идеолог
Ульяна Сергеенко
Дизайнер Ульяна Сергеенко — мировая сенсация от-кутюр, первой прорвала блокаду русской моды, поведя за собой навстречу войскам стритстайл-фотографов Парижа, Милана, Нью-Йорка строй московских it-girls.
Заслуженные мировые редакторы моды никогда особо не жаловали девушек из России, но для нее сделали редкое исключение, как прежде сделали исключение для княжны Натальи Палей, княгини Ирен Голицыной, Майи Плисецкой, Галины Вишневской. Дальнейшее — уже история. Однако Ульяна не просто сделала себе имя, позируя перед многочисленными объективами фотографов уличной моды, но и сверхудачно его монетизировала, открыв собственный модный дом. Путь сочетания вещей люксовых брендов, присланных для промоушен, для нее слишком прост: в каждом ее образе есть момент сотворчества, так называемого personal touch, весьма редкого и оттого ценимого качества кутюра. С третьим показом на Неделе высокой моды в Париже стало понятно, что она пришла надолго, — так филигранно обыгрывать русские архетипы, а также придумывать несуществующие не удавалось еще никому. Несмотря на то что одеться в стиле Ульяны теперь стало возможно любому, ну почти любому, обладающему стартовым капиталом в триста тысяч за платье, в эволюции собственного стиля ей все равно удается быть на два шага впереди. Радикальные смены цвета волос, а то и вовсе прически, выходы в туалетах «в пол» и джинсовых шортах с корсетным поясом — похоже, новой модной иконе под силу мощно выступить в любом образе. Посол русского стиля, она напомнила о кокошниках и парче, византийской и вологодской вышивке. Теперь ее находки вовсю цитируют итальянские, французские и русские дизайнеры, продолжая начатое ею дело и доказывая то, ради чего все начиналось: русские идут, русские пришли.
Главный силуэт коллекции Ulyana Sergeenko Couture создан под влиянием сарафана. Другим ключевым силуэтом стал колокол. Абсолютные хиты — платья-коконы, вдохновленные сарафанными нижними юбками и рубашками, и накидки из стриженого меха бобра.
современник
Антон Севидов
Солист группы Tesla Boy
Костюм ALEXANDR ROGOV, мантия «KAПУSSTA NZ»
идеолог
Ирена Куксенайте
Актриса, художник, модель
На Ирене: платье Sonia Rykiel, накидка и корона «Kапуssта NZ», брошь и серьги Andrew Logan, кольцо «Петербуржское», «Владимир Михайлов»
Сказочность, византийские мотивы, образ «краса России» я эксплуатирую сколько себя помню. Русские сказки, как и сказки всего мира, — источник моего вдохновения и мудрости. Книжные иллюстрации — Билибина, Бенуа, Васнецова — сопровождают меня всю жизнь, так же как коллекции Эрмитажа и Русского музея. Художники-академисты, прежде чем начинать рисовать, изучали культурный пласт: литературу, архитектуру, историю костюма. Весь этот литературный, декоративно-архитектурный контекст для меня и роскошь, и идентификация. Отчего люди носят китайскую одежду, а не наряжаются как бояре — это загадка. Денди в своих образах охватывают и древнерусский период, в таких переодеваниях участвовали все мои самые продвинутые друзья: Сладислав Ландышевич Королевич-Монро, Тимур Новиков, Георгий Гурьянов. Когда наряжаешься, ты рассказываешь про себя, несешь себя миру. Важно содержание, а не мимикрия под тренды. Для этого нужны осознанность и базовая посвященность в историю культуры. Любая цельность, которая отражена в образе, очаровывает. Сейчас же время не творить, а покупать. Какие кокошники — все носят бейсболки. Люди читают глянец, а там не учат быть собой. Говорят: «Покупай это, будешь классный!» Я устойчиво держусь на позициях: кто я, что я и откуда. Мне неинтересно мимикрировать. Сейчас нам на улицах города предлагаются хиджабы — у меня есть огромная коллекция крестов и кокошников, которые я этому явлению с большим наслаждением противопоставляю. Кокошник обязательно ритуален, мне ближе всего северные — нимбообразные, коронообразные из Пскова, Архангельска. Женский головной убор всегда был оберегом, статусом, социальной отметкой, а такого разнообразия видов, как в России, нет ни в одной культуре. И нигде он не сохранялся так долго, их носили до самой революции. А сейчас не осталось ни ритуалов, ни коренных людей, и пока мы сами не произведем кокошники из любви к прекрасному, ничего и не будет.
В архитектуре меня впечатляет древняя древность — белокаменные храмы IX–XI веков. Чистота пропорций, минимализм формы и роскошь содержания. При этом князь Владимир Красное Солнышко выбрал византийскую веру за красоту ритуала, формы и содержания. Ритуалы при дворе, как и мода, строго соблюдались. Сегодня отсутствие этого у русского истеблишмента доводит меня до отчаяния. Люди с такими миллиардами могли бы себе позволить самое лучшее, самое прекрасное. Вместо этого они выглядят хуже, чем партийцы в Советском Союзе. Нищета — я бы так это назвала. Это комплексы, которые говорят о том, что люди не в состоянии уважать свои собственные привилегии, они ими даже не пользуются. Но мое дело — отвечать за себя. И всех, кто любит моду, я призываю идти в Эримаж и Этнографический музей — завидовать, пытаться подражать, делать лучше.
Этот кадр снят в Москве в 1990 году. Американский Vogue делал первый репортаж в перестроечной России с фотографом Артуром Элгортом и моделью Кристи Тарлингтон, он назывался «Красная волна». Я познакомила их с дизайнером Катей Филипповой — она тоже на фото. Уже много лет Катя создает потрясающие кокошники. У нее абсолютный вкус, это невероятный мастер, который делает все своими руками и достиг удивительного совершенства. Но гештальт этой съемки настолько перевесил идею, с которой приехал Vogue, что фото не опубликовали. Им нужна была перестройка, гласность, политический заказ в некотором роде. К тому же они пиарили вещи разных модных домов, которые привезли с собой. Из Москвы они быстренько сбежали в Петербург.
эксперт
Ольга Хорошилова
Историк моды, арт-критик, кандидат искусствоведения, автор книги «Костюм и мода Российской империи. Эпоха Николая II» написала пять глав нашего фундаментального исследования главных периодов русского стиля.
Совершеннейшая немка София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст, а коротко Екатерина II, влюбилась в русскую старину. Да так, что возжелала носить платья и кафтаны в национальном вкусе. За ней последовали фрейлины. Так царица стала первой «неорюсской» иконой стиля. Ее внук Николай I тоже любил Россию и в 1834 году своей железной волей облачил придворных дам в кокошники и парадные платья-сарафаны. Народные и румяные женщины нравились ему гораздо больше. Впрочем, официально русский историзм возник в 1878 году, когда на Всемирной выставке в Париже открылся наш павильон. В пряничном, похожем на расписной сундук здании показывали сокровища: золотошвейные ткани, парчу, кружева, вышивки бисером и драгоценные меха, прямиком из сибирских пущ. Они стали главными атрибутами стиля, как и византийская мозаика, увлечение которой началось в России в 1880-е годы. Потом все заболели исторической реконструкцией. В 1883 году на балу во дворце великого князя Владимира Александровича копировали наряды богатырей-муромцев, царевен-лягушек и грозных московских царей. Для грандиозного бала 1903 года, устроенного в Зимнем дворце, восстановили костюмы эпохи царя Алексея Михайловича. Один из самых тихих и щедрых монархов XVII века, он готов был полцарства отдать за красивого коня, а за парчовую ферязь на меху да с каменьями и супругу не пожалел бы. Костюмы его времени реконструировали для бала 1903 года закройщица Наталья Ламанова и модный дом «Бризак». В советское время историзм продолжал существовать — в классических операх, эпопее Эйзенштейна «Иван Грозный», в виде ордена Александра Невского с выбитым профилем князя в стиле неорюс. Наши Дед Мороз и Снегурочка тоже родом из русского историзма. Фантазия советских идеологов облекла их в наряды эпохи Алексея Михайловича, казавшейся советским людям почти сказочной. Когда в Европе начался стиль макси, в моду вошла русская история и вместе с ней — меха, пестрые карпатские юбки, кофты «бабушка» и платочки «матрешка». В 1980-е годы Слава Зайцев показал парижанам, как по-русски носить монументальные шубы и боярские шапки. Во времена Кристиана Диора их сочли бы непристойными, но в эклектичные 1980-е «too much» не существовало. Зайцева приняли на ура. Его театральной исторической России рукоплескали. А теперь рукоплещут кокошникам Карла Лагерфельда, русской готике Ульяны Сергеенко и византийским мозаичным иконам Dolce & Gabbana.
Комментарии (0)