После трех опер в Мариинском театре череду жанровых экспериментов режиссера открыла постановка мюзикла «Шербурские зонтики», одобренная композитором Мишелем Леграном. Среди его последних проектов – оперетта «Летучая мышь» в Большом театре, спектакль «Разбойники» по пьесе Шиллера в Театре имени Пушкина и съемки первого фильма.
Я сейчас могу думать и говорить только о кино, которое снимаю. Это картина про любовь и мирный атом. Я давно хотел научиться киноязыку. О переходе от театра к кинематографу говорить еще рано, вдруг у меня ничего не получится? Мало ли, в середине съемок продюсер скажет: «Вась, не надо тебе кино снимать, ты не очень талантлив в этом смысле».
Но в кино есть то, чего мне не хватало в театре. На сцене бывает хаос деталей: один человек смотрит, например, на главного героя, а другой – на трогательного персонажа из массовки. А в фильме зритель будет смотреть на то, что мне надо. Когда я покажу крупный план беседующего человека, зритель увидит его, а не собеседника. Получается правильное, структурное воздействие. Хотя в театре я выставляю картинку и все получается так, как я задумал, в кино же важно договариваться с другими людьми. Сделаешь с оператором раскадровку, а режиссер монтажа из отснятого материала соберет что-нибудь свое.
Правил и законов очень много, наколоться и проявить себя непрофессионалом ничего не стоит. Тебе кажется, что ты делаешь нечто новое, а на самом деле повторяешь чьи-то старые ошибки. Приходится себя организовывать для перестраховки.
Недавно я лежал ночью и думал: десять лет назад у меня только появилась мысль о карьере в театре, а я с тех пор успел отметиться везде, как дворовый пес. Раньше было больше времени, чтобы радоваться сделанной работе, можно было поставить один спектакль, а потом год офигевать от своей крутизны. Сегодняшний график этого не позволяет.
Признание и награды – странная субстанция. Личной «Золотой маски», за режиссуру, у меня нет, но это не мешает мне развиваться и получать интересные предложения. Я не испытываю нужды в поощрениях, поэтому номинацию «Шербурских зонтиков» на «Маску» воспринял спокойно. Это хорошая работа, примечательная сложной системой декораций, – такая кинематографичная сказка, которую было интересно перенести на сцену.
В России никто ни черта в искусстве не понимает – если ты поставил плохой спектакль, об этом знаешь только ты. Людей, которые разбираются в предмете, человек пять, и я их знаю лично. Я сам свои промахи вижу лучше всех и в течение жизни спектакля все время что-то доделываю.
Недавно у меня родилась дочка. Я ощущаю невероятное счастье, глядя на нее. Она смешно рычит, если ей что-то не нравится, как детеныш снежного человека. Ребенок – сюжетообразующее обстоятельство. С удвоенной ответственностью подходишь к тому, чтобы он ни в чем не нуждался.
В прессе меня уже пять лет называют вундеркиндом. Вот повезут меня в крематорий и будут говорить: «В глубокой старости умер вундеркинд Василий Бархатов». Это какие-то шалости журналистов. У меня своя драматургия, у них – своя. Но в моей есть большой плюс: я на шаг впереди.
Настоящим человеком искусства среди профессионалов считают только тех, о ком раз в год пишут в районном «Культурном вестнике». Если ты на обложке глянцевого журнала – ты уже мразь, подонок и поп-персонаж. «Пойти в тираж» легко. Но пока твои спектакли хороши, у тебя есть «охранная грамота», даже если ты пошлый любитель глянца, снимаешься в сериалах, наряжаешься женщиной и танцуешь по ночам в барах.
Смешно, когда «Яндекс» на запрос «Василий Бархатов» предлагает продолжения вроде «и его жена» или «личная жизнь». Комментарии типа «он секси» вообще, по-моему, не вяжутся с действительностью. Возможно, в маленьком окошке видео кому-то может так показаться, но скорее всего это воздействие экрана. Жан-Клод Ван Дамм в своих фильмах тоже охеренный, а на самом деле – кривоватый и плохо ориентируется в пространстве. Со мной такая же ситуация.
Комментарии (0)