Ему всего двадцать четыре года, а он успел поставить в главном музыкальном театре города три оперы. Причем за постановку трагической «Енуфы» был в этом году номинирован на высшую театральную премию страны «Золотая маска». Сейчас Василий репетирует в Мариинском спектакль «Братья Карамазовы».
Вообще, театром я занялся случайно. Конечно, у меня были детские увлечения: драмкружок, кружок по фото, как в стишке Агнии Барто. Но всерьез я собирался заниматься цифровыми мультимедиа. Готовился поступать в Авиационно-технологический институт на факультет компьютерного программирования, создавать развлекательные программы. А вышло так, что я делаю программы совсем не цифровые. Да и не слишком развлекательные.
Иногда приходит желание все бросить. Потому что перед постановкой каждого спектакля я думаю, что я абсолютная бездарность и полностью исписался. Не понимаю, что делать, не могу поначалу найти никакого сценического решения. Но я ценю это паническое состояние. Ведь если оно пропадет и в один прекрасный день я со знанием дела, потирая руки, возьмусь за новую оперу, значит, Вася Бархатов как режиссер закончился.
Идеи ко мне приходят из общего божественного фонда, откуда все мы – при наличии определенных навыков – можем их брать. Только я очень боюсь, что когда-нибудь у меня в этой библиотеке имени Господа Бога истечет абонемент. Конечно, что-то я делаю своими силами, но во многом остаюсь заложником этих неизвестно откуда берущихся идей. И кто кем управляет, я ими или они мной, еще вопрос.
Я очень хочу снять кино! Безупречно красивое, такое, чтобы утомить роскошью каждого кадра. Недавно я поставил «Енуфу» – на сцене были распад и ужас, сейчас работаю над «Братьями Карамазовыми» – тоже произведение не о самых чистоплотных людях… Немного устал от таких сюжетов.
Видя мою фамилию на афише, зритель должен понимать, что легко он этим вечером не отделается. Правда, российский зритель не любит, когда его трогают. Когда его со сцены напрягают, заставляют переживать и размышлять.
Раньше театр был стопроцентным отражением действительности. А сейчас приходится говорить современным языком на материале пьес и либретто, созданных сто лет назад. Никто из нынешних авторов не пишет сценариев про сегодняшний день. Все хотят создать шедевр, а на выходе получается непригодная для постановки белиберда.
Театр – важный политический и социальный инструмент. Сюда, я считаю, нужно ходить как на выборы.
Мне, в принципе, нравится театральная условность. Например, недавняя премьера «Псковитянки» в Мариинском: люди в кафтанах дерутся на фанерных мечах, по сцене пробегают четыре лошади, бабахает пушка – и взрослые люди в зале радуются как дети. Но это сказка. А в других жанрах – и в кино, и в театре – условность может превратиться в фальшь. Старые хорроры сейчас смешно смотреть: латексные чудовища, большая обезьяна… Первые «Звездные войны» воспринимаются как фильм о бытовой технике, о говорящей стиральной машинке R2D2. Язык кино и театра все время меняется. Очень хочется не отставать от этих перемен.
Комментарии (0)